– Элина Леонидовна, как сейчас идет работа по подготовке законопроекта о криптовалютах?
– В апреле мы анонсировали, что в октябре законопроект будет готов. Однако ситуация на рынке заставила нас, помимо основного законопроекта, рассмотреть еще несколько вариантов. И вот сейчас все эти проекты отложены, мы наблюдаем за ситуацией, чтобы понять: какое решение будет оптимальным? Без согласования с министерствами и ведомствами, без выработки единой позиции мы вряд ли продвинемся. Что нам сейчас мешает однозначно заявить о своей позиции? Во-первых, мы наблюдали серьезные колебания курса биткоина и других индексных валют, что лишний раз заставило задуматься о высокой волатильности этих инструментов и готовности государства каким-то образом ее компенсировать. Второй момент – обрушение биржи BTC-E и вывод капитала из кошельков Satoshi Fund. Мы понимаем, что у этого платежного инструмента есть некоторые уязвимости и их тоже необходимо каким-то способом компенсировать. Но правоохранительные органы сейчас не готовы расследовать преступления такого рода. Поэтому принятие закона не отменяется, но, скорее всего, откладывается.
– На какой срок?
– В октябре законопроект вряд ли будет готов, потому что мы сейчас будем проходить стадию обсуждения. При благополучном раскладе к зиме будет принято какое-то решение. Сейчас мы ищем консенсус, в том числе между участниками группы. Его нет по некоторым вопросам. В частности, в какое законодательство вносить изменения, должен ли это быть единый закон, либо это должны быть поправки в существующее законодательство. Пока мы придерживаемся версии комплексного подхода – когда должен приниматься некий рамочный закон, а под него вноситься поправки в законодательство. Приоритетным мы считаем определение правовой сущности криптовалют. Россия, скорее всего, не пойдет по пути Японии, которая приравняла криптовалюту к платежным средствам. Для нас принципиально важно сохранить подход к криптовалюте как к некоему товару. То есть это имущество, обладающее больше товарной, нежели денежной сущностью. Почему это важно? Потому что в таком случае мы сможем раз и навсегда закрыть вопрос, связанный с эмиссией. Но мы не можем приравнять криптовалюту к иностранной валюте, потому что здесь опять же возникает вопрос об эмитенте, а криптовалюта – система децентрализованная. Есть возможность определить криптовалюту как цифровой актив. В этом случае вопрос будет состоять в том, будет ли она относиться к одной из существующих категорий цифровых активов. На сегодняшний день мы выделяем имущество, ценные бумаги, деньги и товары как активы. Либо это будет некая пятая сущность.
– И к какой же категории отнести криптовалюту?
– Вопрос активно прорабатывается, без его решения к другим вопросам перейти нельзя. Пока мы пытаемся этот вопрос согласовать с министерствами и ведомствами. Но, как отметила Ольга Скоробогатова, в Центробанке все-таки склонны рассматривать криптовалюту как цифровой товар. Эта позиция укладывается в нашу концепцию, потому что принципиально важно для нас отделить, где заканчивается криптовалюта и начинается валюта настоящая.
– Но это означает, что в систему расчетов должен быть включен НДС?
– С НДС – проблема. Страны, которые долгое время вводили НДС на криптовалюту, на сегодняшний день от этой практики отказываются. Достаточно вспомнить Японию, у которой НДС составлял сначала 10%, сейчас 5%, и они уже высказали идею об отказе от него. НДС не является оптимальным налогом для криптовалюты – хотя бы по той причине, что децентрализованная система не позволит надлежащим образом выявлять сделки с НДС. То есть мы сразу уходим в тень. Вряд ли государство заинтересовано в том, чтобы плодить «серые» сегменты экономики. В одном из проектов мы рассматривали возможность освобождения от налогового бремени всех сделок, связанных с криптовалютой, за исключением тех налогов, которые относятся к так называемому стержневому блоку (речь идет, например, о налоге на прибыль). То есть если человек намерен получать прибыль на курсовой стоимости, он должен платить налоги. Другое дело, что сегодня ни в налоговой службе, ни в Росфинмониторинге не выработана модель контроля за потоками криптовалют. По-прежнему открытым остается и вопрос об их анонимности. Игроки этого рынка не очень заинтересованы в том, чтобы надлежащим образом персонифицироваться. А у нас есть закон о легализации преступных доходов, в котором прописано требование знать своего клиента. Это ориентирует нас на необходимость идентификации личности, которая выходит на обменные площадки.
Важным вопросом является и проблема обменников. Тут тоже рассматривается несколько вариантов. Один вариант – обменниками могут быть любые юридические лица, зарегистрированные соответствующим образом. Согласно другому, который сейчас активно обсуждается, обменники должны быть исключительно в рамках бирж и не выходить за рамки брокерской деятельности. Эта позиция понятна, поскольку система биржевой торговли уже всем хорошо известна, она регламентирована, продумана, и было бы, наверное, правильно на базе уже существующей биржи создать некую апробационную площадку.
– А должен ли новый закон регулировать и сам блокчейн?
– Регулирование криптовалюты не означает регулирования технологии. Блокчейн – технология с большим потенциалом, она может улучшить работу системы государственного управления, системы аналитики, мониторинга, сохранения реестров и так далее. Должны ли мы облекать в закон сущность блокчейна? Мне представляется, что нет. И в рамках рабочей группы высказана идея, что сам блокчейн как технология не должен затрагиваться законодательством. Любая технология, взятая под охрану закона, перестает быть передовой, она становится традиционной, соответственно, не имеет права на дальнейшее развитие. Поэтому для нас важно определить некоторые точки, которые позволят отделить блокчейн от других систем, например, систем распределенных реестров Corda, которые сейчас запущены консорциумом R3. То есть некие параметры, которые будут оцениваться в рамках сертификации.
– Для чего это нужно?
– Чтобы мы могли определить, например – криптовалюта это или нет? То есть это продукт блокчейна или нет. Еще это важно с точки зрения внедрения этой технологии в систему государственного управления. Мы не можем внедрять в госуправление нечто, у чего нет определения и отличительных признаков. Но эти признаки не должны быть в законе, потому что завтра поменяется технология, а закон не гибкий, и мы будем всегда на пять шагов позади прогресса. Сертификация позволяет выстроить некие общие форматы и в этих общих форматах определить сферу деятельности. Мы сейчас действительно в начале эпохи, когда уже во многих странах мира серьезно внедряется так называемый инфраструктурный блокчейн. То есть тот блокчейн, который облегчает жизнь и государству, и народу. Тут единственный вопрос, который наша группа рассматривает, – вопрос о верификации данных. Если ведется реестр, мы должны понимать, получая информацию из этого реестра, насколько она легитимна, насколько мы можем информации довериться и отнести в суд как доказательство.
Если речь идет о смарт-контрактах, то мы тоже должны подтвердить легитимность смарт-контракта. Сейчас же, несмотря то что смарт-контракт – это очень интересная сама по себе конструкция, она пока не вышла за рамки администрирования, которое базируется не на законе, а на некой договоренности. Вот эта децентрализация и порождает так называемый криптоанархизм. Очень многие говорят о новом политическом движении, но это движение не туда. Мы не можем себе позволить анархизма. Анархизм возможен только при одном условии – когда у участников рынка есть внутренний контроль. Вот этот внутренний контроль должен быть привит через рамочное законодательство. Без этого мы завтра столкнемся уже не с анархизмом, а напрямую с анархией и охлократией.
– Токены и криптовалюта – сходные явления, но если криптовалюта относится больше к вещному праву, то токен – к обязательственному праву. Это ценная бумага. В одном из вариантов законопроекта мы пытаемся показать разницу между токеном и криптовалютой. Скорее всего, мы эти две вещи разделим, потому что с токеном получается весьма сложная история. После последних рекомендаций, данных SEC, сейчас любое IСO может рассматриваться, а может не рассматриваться, как некая организация, которая выпускает ценные бумаги. То есть токены приравниваются к ценным бумагам. Однако четких критериев отнесения SEC не показал. В комиссии говорят, что во внимание будет приниматься совокупность этих обстоятельств и рассматриваться в индивидуальном порядке. Это очень опасная позиция. Есть очень серьезная ответственность за нарушение правил на рынке ценных бумаг, но нет четкого понимания: относятся ли сюда токены? Вероятно, подобную рекомендацию в ближайшее время примут в других странах, которые находятся в финансовой коалиции с США. Если будет так, это, скорее всего, приведет к тому, что «хайп» вокруг ICO будет несколько – а может, и существенно – снижен. Особенно принимая во внимание, что сейчас много проектов явно мошеннических, и это будет выявлено уже где-то в начале 2018 года, в результате возможно некоторое обрушение рынка.
В этой ситуации принимать закон нецелесообразно. Любой закон должен быть принят тогда, когда есть устойчивая практика, которой не может быть в условиях «хайпа». Мы ждем момента, когда рынок стабилизируется, когда откровенно мошеннические элементы будут выжаты с рынка, тогда мы перейдем к правовому регулированию. Сейчас же мы не видим для себя возможности урегулировать это в либеральном духе.
– А каково будет отношение к производителям товаров и услуг, которые продают свою продукцию за криптовалюту?
– Как только мы легализуем понятие криптовалюты, это станет возможным. Сейчас в России они находятся вне рамок правового регулирования. Есть неотмененное письмо Центрального банка и последовавшее за ним письмо Росфинмониторинга, где все операции, связанные с криптовалютой, рассматриваются как сомнительные. О чем здесь идет речь? Хотя бы о той простой вещи, что криптовалюта не может рассматриваться как средство платежа. Между тем, есть статья 27 закона о Центральном банке Российской Федерации, где написано: запрещены денежные суррогаты. Правоохранительными органами, не имеющими иных разъяснений, криптовалюта, которая используется как средство платежа, может рассматриваться как денежный суррогат. Поэтому сейчас продажа за криптовалюту – вещь весьма и весьма сомнительная. Но есть вариант мены, и, если криптовалюта будет определена как актив, мы будем говорить, что один актив обменивается на другой, и это будет спокойно укладываться в бухгалтерские проводки и будет понятно суду в случае спора.
– Рабочей группой обсуждалось будущее регулирование и, может быть, саморегулирование рынка криптовалюты?
– Мы в качестве одного из вариантов рассматривали возможность того, что основной контроль за этим рынком возьмет на себя Центральный банк вместе с, например, Министерством финансов. Для Центрального банка это привычная работа, которую он довольно активно ведет. Что касается финансового контроля, то он, естественно, будет возложен на Росфинмониторинг, потому что никакой другой орган Российской Федерации не обладает столь серьезной компетенцией в выявлении, расследовании и контроле за спорными финансовыми операциями. Налоговая служба будет заниматься налоговыми вопросами, всеми вопросами нарушения законности – Генеральная прокуратура. Соответственно, вопросы расследования преступлений, скорее всего, в зависимости от тяжести преступлений уйдут Следственному комитету и МВД Российской Федерации.
Что касается саморегулирования, то, вы знаете, наверное, правильно сделали японцы: они пошли по пути так называемого последовательного принятия закона. Сначала они определили статус криптовалют. Затем, через полтора месяца, определили статус обменных площадок. Они находятся в стадии наблюдения, видят, как развивается рынок, и самые благополучные практики выявляют, фиксируют и отражают в законе. Мы для себя видим возможность по такому же пути пойти. Криптовалюты – новый инструмент, для которого губительно жесткое и детальное регулирование.
– Возможно, в будущем речь пойдет о квалификационных требованиях для участников рынка криптовалют?
– Это проблема уже не законодательства. Вообще, у нашей группы есть серьезная проблема. У нас еще не налажен диалог непосредственно с самим бизнесом. Сейчас мы эту проблему должны закрыть, мы видим для себя возможность объединения всех участников рынка на базе либо аналитического центра, либо ассоциации, которая была бы своеобразным мостиком между властью и бизнесом. Эта идея сейчас рассматривается, в сентябре, возможно, мы сможем уже анонсировать саму идею создания такого центра. Этот центр и будет разрабатывать на серьезном научном уровне блок рекомендаций, для которых нужны компетенции участников рынка. То, что мы без этих компетенций жить не сможем, уже однозначно.
– Есть ли вероятность, что закон будет принят в 2018 году?
– Я думаю, да. Все зависит от того, как будет реагировать рынок. Сейчас, кроме Японии, ни одна страна не решилась на кардинальное регулирование этих вопросов. Россия может стать второй страной и получит тем самым ряд серьезных экономических преференций. Неслучайно именно Российская Федерация в ОЭСР была первой страной, заявившей, что будет разрабатывать систему блокчейна. И первый доклад, который будет представлен в разделе цифровой экономики ОЭСР, будет именно российским. С другой стороны, принятие этого закона на стадии падения рынка может сыграть плохую роль с репутационной точки зрения, потому что мы не сможем на пике рисков четко и правильно на них отреагировать. В этом случае история выйдет заведомо провальная.
– Почему сейчас важен этот закон?
– Во-первых, по соображениям развития рынка. Тут ситуация, когда ты не спрячешься от воды – поток уже идет. И мы должны постараться этой стихией управлять. Управлять ею можно, создав рамочный закон, который четко обозначит, где заканчивается свобода одного и начинается свобода другого. Второй вопрос связан с безопасностью. Поскольку пока у нас не определена сущность криптовалюты, мы не можем защитить лиц, вложившихся в какой-то фонд и потерявших деньги, ведь криптовалюта сегодня юридически не существует.
Есть еще один важный вопрос. Многие сейчас заинтересованы в проведении ICO, но некоторые юридические лица просто не могут поставить на баланс криптовалюту. Как только она появится как новое имущество и будет укладываться, например, в статью 128-ю ГК «Объекты имущественных прав», мы сможем поставить ее на баланс, определить некие параметры и бухгалтерского учета, и гарантий безопасности от хищений. Более того, принятие этого закона заставит правоохранительные органы заняться выработкой эффективной методики расследования такого рода преступлений. Сейчас она просто отсутствует. Несмотря на удачные примеры в международной практике выявления крупных наркобирж, которые торговали за криптовалюту, пока можно сказать, что это была удача правоохранительных органов. Нельзя это назвать результатом качественной работы.
Еще одна важная проблема возникает в связи с арестом Александра Винника. Фактически его обвиняют в легализации преступных доходов. Но под легализацией преступных доходов могут пониматься любые сделки, которые связаны с укрывательством денег, добытых в результате совершения преступления, а криптовалюты в силу своей анонимности дают основание полагать, что именно так все и было. Мы понимаем, что «ахиллесовой пятой» криптоиндустрии является именно то, что в какой-то момент любого ее участника можно обвинить в такой легализации. А это преступление относится к преступлениям универсальной юрисдикции, то есть его может расследовать любое государство. Что значит: российские граждане могут быть привлечены к ответственности по законодательству любой страны мира, включая Америку, за совершение преступлений даже на территории Российской Федерации. То есть в отсутствие законодательной базы мы делаем уязвимыми наших граждан.
Есть еще один важный момент, связанный с тем, что на фоне «хайпа» вокруг криптовалюты и блокчейна многие люди вытаскивают свои «белые» деньги и переводят в «серый» сегмент. Естественно, это не может радовать правоохранительные органы, они понимают, что должны на это отреагировать – но отреагировать они смогут только тогда, когда будет соответствующий закон.
Беседовал Константин Фрумкин